— Попомни мои слова, Роджер. Через пять лет бело-розовая красота Синтии чуть огрубеет, фигура слегка отяжелеет, тогда как Молли лишь достигнет более совершенной грациозности. Я уверен, что эта девочка еще не перестала расти, — она сейчас определенно выше, чем была, когда я впервые увидел ее прошлым летом.

— Глаза мисс Киркпатрик всегда будут оставаться совершенством. Не представляю, чтобы какие-нибудь другие могли с ними сравниться, — они такие мягкие, серьезные, проникающие в душу, нежные. А какой божественный цвет! Я часто пытаюсь найти что-нибудь в природе, что могло бы сравниться с ними. Они не напоминают фиалки — фиалково-голубой цвет говорил бы о физической слабости зрения. Их цвет не похож на синеву неба — в ней есть что-то жестокое.

— Ну, хватит перебирать оттенки, а то ты словно торговец тканями, а ее глаза — кусочек тесьмы. Скажи просто: «Ее глаза — путеводные звезды», и дело с концом. Я утверждаю, что серые глаза и загнутые черные ресницы Молли оставляют позади всех других молодых женщин, но это все, разумеется, дело вкуса.

И вот теперь оба — и Осборн, и Роджер — уехали. Несмотря на все, что говорила миссис Гибсон о несвоевременности и назойливости визитов Роджера, теперь, когда визиты эти совершенно прекратились, она начала чувствовать, что они вносили очень приятное разнообразие. С ними появлялось дыхание иной жизни, чем та, что царила в Холлингфорде. Роджер и его брат всегда были готовы исполнить бесконечное множество мелких дел, какие только мужчина может сделать для женщин, оказать небольшие услуги, на которые у мистера Гибсона, при его занятости, не хватало времени. Практика доброго доктора ширилась. Он думал, что этим обязан своему возросшему мастерству и опыту, и был бы, вероятно, сильно уязвлен, доведись ему узнать, как много из его пациентов посылали за ним единственно по той причине, что он постоянно пользует обитателей Тауэрс. Нечто в этом роде, по-видимому, было учтено в низком уровне оплаты, установленной с давнего времени семейством Камнор. Сами деньги, получаемые им за посещения Тауэрс, едва покрывали расходы на лошадь, но как некогда, в более молодые свои годы, выразилась леди Камнор:

— Это такое преимущество для человека, только начинающего самостоятельно практиковать, — иметь возможность говорить, что он постоянный доктор в этом доме!

Таким манером престиж был молчаливо продан и оплачен, но ни покупающий, ни продающий не определили природу сделки.

В целом, то, что мистер Гибсон проводил так много времени вне дома, было к лучшему. Порой он и сам думал так, слушая жалобные сетования или милую болтовню жены по поводу совершеннейших пустяков и понимая, как поверхностны и мелочны по своей природе все ее утонченные чувства.

И все же он не позволял себе жалеть о предпринятом им шаге и сознательно закрывал глаза и затыкал уши, игнорируя многие мелочи, которые, как он знал, раздражали бы его, займись он ими вплотную, и в своих одиноких поездках заставлял себя останавливаться мыслью на тех явных преимуществах, которые обрел для себя и своего дома посредством женитьбы. Он получил если не ласковую мать, то несравненную компаньонку для своей дочери, умелую домоправительницу для своего, прежде беспорядочного, хозяйства, изящную и привлекательную женщину во главе своего стола. Кроме того, Синтия немало значила в положительной графе баланса. Она составляла Молли превосходную компанию, и они явно были очень привязаны друг к другу. Женское общество матери и дочери было приятно ему так же, как и его девочке, — когда миссис Гибсон бывает умеренно благоразумна и не чрезмерно сентиментальна, мысленно добавил он и тут же остановился, так как не позволял себе глубже осознавать ее недостатки и слабости, давая им определение. Во всяком случае, она не причиняла вреда и, для мачехи, была на удивление справедлива по отношению к Молли. Она, разумеется, ставила это себе в заслугу и не забывала привлечь внимание к тому, что очень не похожа в этом отношении на других женщин. И тут внезапные слезы выступили на глазах мистера Гибсона при мысли о том, какой тихой и сдержанной стала его маленькая Молли в своем отношении к нему и как раз или два, встретившись с ним на лестнице или еще где-нибудь не на глазах у людей, она останавливала его и целовала в щеку или руку в печальном порыве любви. Но спустя мгновение он начал насвистывать старую шотландскую песенку, слышанную в детстве, которая еще ни разу с тех пор не всплывала в его памяти. Десятью минутами позже он уже был занят туберкулезной опухолью коленного сустава у маленького мальчика и думал о том, как бы облегчить положение несчастной матери, которая целые дни проводила на поденщине, а ночами напролет должна была слушать стоны своего ребенка. И собственные заботы, если они и существовали, представлялись ему такими незначительными в сравнении с суровой реальностью этого безнадежного горя.

Осборн приехал домой первым. В сущности, он вернулся вскоре после отъезда Роджера, но был вял и нездоров и, хотя не жаловался, ощущал постоянную слабость. Поэтому прошло больше недели, прежде чем кто-либо из семьи Гибсон узнал, что он в Холле, да и известно об этом стало лишь случайно. Мистер Гибсон встретил его на дороге неподалеку от Хэмли. Своим острым глазом врача он заметил походку идущего впереди человека прежде, чем узнал, кто это. Поравнявшись с ним, он сказал:

— Осборн, вы ли это? Я думал, передо мной бредет пятидесятилетний старик! Я и не знал, что вы уже вернулись.

— Да, — ответил Осборн. — Я дома уже дней десять. По правде говоря, мне следовало навестить ваших дам — я вроде как обещал миссис Гибсон дать о себе знать, как только вернусь, но дело в том, что я очень нехорошо себя чувствую: этот воздух давит на меня. В доме я почти не могу дышать и, однако, уже устал от этой короткой прогулки.

— Вам лучше вернуться домой сейчас же, а я заеду и осмотрю вас на обратном пути от Роу.

— Нет, не надо, ни в коем случае! — поспешно сказал Осборн. — Отец и так уже раздражен моими отъездами — слишком частыми, как он говорит, хотя я перед этим шесть недель никуда не отлучался. Он приписывает все мое недомогание тому, что я был в отъезде. Он, понимаете, распоряжается деньгами, — добавил Осборн, слегка улыбнувшись, — и я нахожусь в положении наследника без гроша в кармане, меня так и воспитывали… Дело в том, что я должен время от времени уезжать из дому, и,